Контакты
Контакты
Реакция общественного мнения против Цезаря. — «Commentarii de Bello Callico». — Возмущение Галлии в 51 году. — Проконсульство Цицерона в Киликии. — Жестокость Цезаря в Галлии. — Марк Клавдий Марцелл. — Вопрос о праве гражданства для жителей Кома. — Путешествие Цицерона. — Первые политические выступления против Цезаря. — Опубликование «De Republica». — Заседание Сената 30 сентября 51 года. — Цицерон в Киликии и парфяне. — Цицерон — император.
Цезарь вышел из войны против Верцингеторига с победой, но дискредитированный. Его слава завоевателя галлов и его репутация «единственного полководца» были скомпрометированы. В семь долгих и обильных событиями месяцев, пока продолжалась война с Верцингеторигом, Италия, наконец, поняла, что завоевание Галлии, возвещенное Цезарем в 57 году и утвержденное Сенатом в 56 году, еще надлежит выполнить; и от прежнего доверия она перешла к такому же сильному беспокойству, боясь, что Цезарь не сумеет довести до конца начатое предприятие1. Общество в демократиях всегда судит о политике по ее успехам; и вследствие этого его суждение на этот раз не могло быть очень благоприятным для Цезаря. Никто не обращал внимания на то, что, в отличие от Помпея и Лукулла, Цезарь сражался не против армий цивилизованных государств, находившихся в состоянии разложения, а против полуварварского народа, в котором еще живы были расовое чувство, любовь к независимости и военные традиции; что войны против больших армий являются детской игрушкой в сравнении с войнами против маленького воинственного племени, решившего не давать отдыха завоевателю. И старые обвинения консерваторов находили теперь более доверия; считали, что Цезарь действовал в Галлии безрассудно, по-грабительски, вероломно и насильственно.
В то же самое время положение дел в Риме изменилось еще более опасным для Цезаря образом. Помпей теперь более не нуждался в Цезаре. В то время как кредит последнего падал, Помпей, благодаря успеху своих репрессий, сделался господином положения и имел всех на своей стороне. Демократическая партия продолжала видеть в нем одного из своих вождей; консерваторы льстили ему и требовали только одного, чтобы он продолжал решительно идти по новой дороге, на которую ступил. В качестве проконсульства, после своего нового консульства, он получил от народа без борьбы, по особому закону, управление Испанией еще на пять лет с двумя новыми легионами, а Сенат беспрекословно назначил 1000 талантов для содержания его легионов в течение ближайшего года2. В общем, Помпей с этих пор был так могущественен, что Цезарь не мог более рассчитывать иметь на него большое влияние. Консервативная партия снова воспрянула духом, предвидя возможность разрыва между двумя друзьями и полный поворот в политике со стороны Помпея.
Такое состояние общественного мнения сильно беспокоило Цезаря, чувствовавшего необходимость отразить обвинения консерваторов против галльской политики. В последние месяцы 52 года3, несмотря на то, что он был очень занят, он нашел время написать свои комментарии «De Bello Callico», популярную книгу, очень ловко составленную и предназначенную доказать широкой италийской публике, что Цезарь был храбрый генерал и что его галльская политика не была ни насильственной, ни хищнической. С притворной скромностью он повсюду затушевывал свою личность и свою роль. Он представлял себя немного наивным носителем цивилизации, принужденным вопреки своему желанию начать войну вследствие вызова со стороны галлов и бывшим всегдашней жертвой их неблагодарности. Он ставит в тень самые важные обстоятельства своего завоевания, скрывает удары и преувеличивает успехи; но эти тонкие уклонения от истины делает очень ловко и никогда не позволяет уличить себя во лжи. Таким путем он старается внушить, что он победил и уничтожил множество врагов, но тщательно слагает с себя ответственность за самые невероятные цифры: то он прочитал эти цифры на таблицах, найденных в неприятельском лагере4, то они были переданы ему знающими людьми5, то они вложены в уста произносящего речь врага6. Относительно добычи он говорит только о продаже рабов, хорошо зная, что ее не поставят ему в упрек. Он не упускает случая рассказать стратегические движения, за которыми читателю, незнакомому с географией Галлии, следить было очень трудно. Он дает много подробностей о сражениях и осадах, рассказы о которых могли нравиться мирным италийским буржуа, любившим воображать опасности и битвы, как любят все не бывавшие на войне.
Сочинение было написано с быстротой, изумившей друзей Цезаря7. Оно потребовало, вероятно, не более двух месяцев для своего составления и должно было подготовить почву для письма, которое в начале года Цезарь намеревался послать Сенату, с просьбой о продолжении своего управления до 48 года, по крайней мере в Транзальпинской Галлии. Но рассказ, довольно спокойный в первых книгах, становился торопливым и возбужденным по мере приближения к концу. Цезарь должен был спешить описать войну с Верцингеторигом, потому что готова была начаться новая война. Знать Галлии, уцелевшая в прошлом году, старалась поднять восстание, и взрыв его быстро разразился на севере и западе страны. Войне, казалось, не будет конца. Цезарь в бешенстве не хотел на этот раз даже дожидаться весны и в середине зимы послал свои легионы в страну восставших битуригов с приказанием все грабить, резать и жечь. Потом он вступил в страну корнутов, также вновь поднявшихся под начальством Гутуатра, и здесь произвел такие же дикие опустошения.
В Риме, напротив, год начался довольно мирно. Репрессии Помпея успокоили безумие насилия, охватившее Рим в прошлом году. Сторонники Клодия держались так же спокойно, как простой народ и политические фракции. Самые дерзкие агитаторы исчезли, и вместе с этим, как обычно бывает, утих и тот приступ суровости, которым было охвачено в прошлом году общественное мнение. Многие начали заступаться за изгнанников, и Цицерон вел переговоры с друзьями Милона, чтобы постараться спасти по крайней мере его наследственное имение, назначенное к продаже с аукциона. Устроили, что имение фиктивно было куплено за минимальную сумму вольноотпущенником жены Цицерона Филотимом за счет Милона8. В общем, времена сделались более спокойными, и в марте Сенат собрался, чтобы заняться провинциями, особенно Киликией и Сирией, куда парфяне уже в 52 году сделали набег с целью отомстить за вторжение Красса. Кассий, бывший тогда квестором, довольно легко отразил его, командуя в качестве проконсула. Но в 51 году ожидалось новое вторжение, и нужно было послать туда высшего магистрата. Так как по закону, утвержденному в прошлом году, быть проконсулом или пропретором можно было только лицам, бывшими консулами и преторами пять лет тому назад, то нужно было собрать имена всех бывших магистратов, которые не отправлялись еще в провинции после своего консульства или претуры, опустить эти имена в урну и вынуть по жребию кандидатов. Каприз судьбы назначил Сирию Бибулу, товарищу Цезаря по консульству, а Киликию — Цицерону9.
Цицерону было очень неприятно10. Он только что окончил «De Republica» и мечтал о других работах, почти всецело отказавшись от политики с целью посвятить себя наукам. Его честолюбием не было более сделаться великим государственным деятелем, — но великим писателем. И вот его, человека пера, а не меча, созданного скорей для библиотек, чем для полей битв, слепая судьба посылала в глушь Империи вести войну против врага, уничтожившего одну из самых больших римских армий! Но человек, сурово порицавший в «De Republica» гражданский эгоизм и стремление отказываться от общественных должностей, мог ли сам дать пример этого эгоизма, отказываясь от первой предложенной ему должности, и притом в таких тяжелых обстоятельствах? Это было бы сильнейшим противоречием. С другой стороны, принять провинцию побуждали его мотивы и менее возвышенного порядка. Положение его состояния вследствие многочисленных долгов, от которых ему не удавалось освободиться, было плохо. Хотя в этот и предшествующий годы он получил два наследства, так как два друга вспомнили о нем в своих завещаниях11, но финансовое его положение было еще далеко не блестящим. Если бессовестный человек мог собрать при управлении провинцией огромное богатство, то человек честный мог составить там себе небольшое состояние. И Цицерон решил принять проконсульство.
Он просил сопровождать себя своего брата Квинта, вернувшегося из Галлии, и своего друга Гая Промптина, более его опытных в военном деле. Потом он выбрал между своими рабами и вольноотпущенниками тех, которые могли помогать ему в управлении провинцией: секретарей, в том числе одного из вольноотпущенников, своего тезку Марка Туллия12, и молодого раба Тирона; курьеров, которые должны были отвозить его письма в Рим и привозить на них ответы; носильщиков для путешествия; слуг, которые должны были предупреждать его на одну остановку, чтобы приготовлять для него и для его свиты квартиры в городах, где он мог бы останавливаться. Он вступил в переговоры с одним из предпринимателей, дававшим внаем губернаторам вьючных животных, необходимых для перевозки их багажа13. Он приказал нагрузить на них свой багаж, багаж своей свиты, амфоры, наполненные золотой монетой, представлявшей ту сумму, которую эрарий отпустил ему для управления провинцией14. Он нанял рабов, необходимых для охраны этого сокровища во время путешествия, поручил Целию доставлять ему подробные известия обо всем, что будет происходить в Риме, и отправился в путь, увозя с собой Квинта и его молодого сына15 и оставляя его жену в Италии. Квинт без огорчения покидал свою жену Помпонию, сестру Аттика, женщину истеричную и вздорную, делавшую ему постоянные сцены16.
Перед своим отъездом Цицерон увидал, что небольшая группа непримиримых консерваторов снова начала свои враждебные выходки против галльского проконсула. Хотя отношения между Помпеем и консерваторами с каждым днем делались все сердечнее, Помпей, после своего консульства снова удалившийся от политики, нисколько не был ответственен за эти враждебные действия против своего прежнего тестя. Он был тогда в Южной Италии, и никто не знал его мыслей о политическом положении. Цицерону, который по пути должен был видеться с ним, поручили разузнать их17. Но враги Цезаря, даже без помощи Помпея, стали смелее, ибо война в Галлии не приходила к концу, несмотря на ужасные опустошения. Амбиориг, Коммий, Луктерий снова взялись за оружие; восстали белловаки, атребаты, кадурки, велиокассы, авлерки и сеноны. Цезарь напрасно поражал Галлию ужасными ударами; он напрасно засек до смерти в присутствии легионов Гутуатра, вождя корнутов; напрасно приказал отрубить руки всем пленным в Укселлодуне.
Эти ужасные войны истощали Галлию, но нисколько не успокаивали Рим, и нация не имела к Цезарю прежнего доверия. Неблагоприятные слухи, усердно распускаемые его врагами, ежеминутно распространялись по Риму. Однажды, например, говорили, что Цезарь потерял один легион и всю свою кавалерию; в другой раз, что, окруженный белловаками, он находится в отчаянном положении18. Кроме того, в этот момент Цезарь совершил очень важную ошибку, щедро рассыпая по Италии и Империи добычу, которую он захватил в Галлии в этот год и во время борьбы против Верцингеторига19. Чувствуя, что он падает в общественном мнении, он старался укрепить свое влияние безумной расточительностью. Он щедро давал в долг задолжавшим сенаторам. Он удвоил жалованье солдатам и дошел даже до того, что делал подарки рабам и вольноотпущенникам римских знатных лиц, чтобы иметь в их домах друзей или шпионов. В память своей дочери Юлии он устроил народу колоссальный банкет, который доставил много денег мясникам и всем торговцам съестными припасами. Он делал подарки греческим городам. Он послал в качестве подарка восточным царям тысячи галльских пленных. Он пользовался и злоупотреблял прерогативами legis Vatiniae, чтобы делать граждан из вольноотпущенников всех стран и увеличивать число расположенных к нему избирателей20. Но теперь, при падении его престижа, эта крайняя дерзость, с которой он подкупал людей, лишь увеличивала недовольство против него21.
Особенно негодовали за то, что он предоставляет стольким людям звание римского гражданина. Поэтому, когда в апреле в Сенате рассматривали его просьбу о продолжении ему срока командования в Транзальпинской Галлии до 1-го января 48 года, один из двух консулов, Марк Клавдий Марцелл, не поколебался открыто выступить против этого, хотя другой консул, Сервий, человек более благоразумный, старался удержать его. Знатный человек, любивший пышность, имевший состояние, ум, образование и не принуждаемый, подобно разорившейся знати, зарабатывать деньги политикой, Марцелл мог в течение нескольких лет позволять себе роскошь действовать в качестве аристократа древнего образца, подчеркивая свои вышедшие из моды домогательства непримиримого консерватора на манер Катона и всегда выказывая презрение к Цезарю, ложному идолу народного поклонения. Подобный человек не мог упустить удобный случай провоцировать народную партию, нападая на ее вождя. Он действительно предложил не только отвергнуть просьбу Цезаря, но далее уничтожить права гражданства, данные Цезарем жителям Кома (совр. Como)22.
Вмешались трибуны, и предложение не было утверждено. Оно было только внесено в протоколы Сената23. Однако враги Цезаря могли быть довольны, ибо они, наконец, посреди общего спокойствия могли вносить предложения против Цезаря, которые несколько лет тому назад вызвали бы революцию. Поэтому Марцелл был превознесен до небес консервативной котерией. Скоро распространился важный слух: говорили, что Цезарь, чтобы отомстить за себя, хочет предоставить права гражданства всем цизальпинцам. Но слух этот не подтвердился24, а возбужденный своим успехом Марцелл ответил на veto трибунов решительным образом. В конце мая он приказал высечь (наказание, которое не могло быть наложено на римского гражданина) одного жителя Кома, которому Цезарь дал права гражданина. Если нельзя было уничтожить звания, данного Цезарем, то Марцелл хотел по крайней мере показать, как мало он уважает его. Благоразумные люди порицали это насилие25, но их мнение не имеет значения во всех крупных политических кризисах, и смелость одной партии растет по мере того, как уменьшается смелость ее противников. После случая с команцем Марцелл, опьяненный своим успехом и побуждаемый своими друзьями, захотел идти далее и в заседании 1 июня предложил отозвать Цезаря и назначить ему преемника. Момент был очень удобен. Устрашенная репрессиями Помпея чернь не смела тронуться с места. Демократическая партия была дискредитирована и дезорганизована. Помпей, если не был прямо расположен к предложению, то своим отсутствием доказывал по крайней мере, что не интересуется этим делом.
Но внезапно положение осложнилось. Консерваторы ошибались, предполагая, что прошлогодняя политика Помпея является признаком его поворота в их пользу; что прежний друг Суллы готов возвратиться в ряды той партии, где он оказал первые военные подвиги. Действительно, с Цицероном, остановившимся во время своего пути в Таренте для свидания с ним и остававшимся там в течение трех дней для беседы о политике, Помпей говорил откровенно, открыто, без околичностей, почти как Катон26. Несмотря на это, он был слишком благоразумным, чтобы желать бросить вызов своему прежнему тестю с грубостью Марцелла. На заседании Сената, происходившем 1 июня или в один из следующих дней, Помпей, мы не знаем, прямо или косвенно, воспротивился предложению. Марцелл произнес длинную речь, в которой заявлял, что в виду утверждения самого Цезаря об умиротворении Галлии следовало распустить армию и отозвать проконсула. Он прибавил, что привилегия заочно домогаться консульства, предоставленная народом Цезарю, не имеет силы, так как уничтожена законом Помпея. Но Помпей или какой-нибудь сенатор, уполномоченный говорить от его имени, указан, что Lex zicinia Pompeia 55 года запрещает касаться вопроса о преемнике Цезаря до 1 марта 50 года27. Аргумент, с конституционной точки зрения, был трудно опровержим, и Марцелл, равно и его друзья, не были так ослеплены, чтобы легкомысленно ссориться с Помпеем.
Марцелл благоразумно уступил, и общественное внимание обратилось к выборам на 50 год, происходившим в июне или июле. Цезарь послал в Италию большое число своих солдат для голосования; но его кандидат на консульство Марк Клавдий потерпел неудачу. Консулами были избраны Гай Клавдий Марцелл, двоюродный брат Марка, бывший также ожесточенным врагом Цезаря, хотя и родственник ему через свою жену Октавию, и Л. Эмилий Павел, выдававший себя за консерватора, но на которого нельзя было им рассчитывать, потому что Цезарь дал ему прибыльное поручение возвести на его счет большие постройки в Риме. Другие выборы были, однако, более благоприятны для Цезаря, и среди трибунов только один, Кай Фурний, был расположен к консервативной партии. Консерваторы немедленно начали процесс о подкупе против Сервия Полы, одного из выбранных трибунов; им удалось добиться его осуждения, и они принудили выбрать на его место Куриона, ожесточенного врага Цезаря28. Что касается выборов в преторы, то они были отложены.
Едва окончилась выборная агитация, как враги Цезаря возобновили свои нападки и прежде всего постарались принудить Помпея ясно определить свое положение. Что думал он о Цезаре и его политике, о его просьбах и домогательствах? 22 июля, когда в Сенате рассуждали по поводу жалованья легионам Помпея, желавшего отправиться в Испанию29, у него потребовали отчета о легионе, одолженном Цезарю. Помпей объявил, что готов отозвать его, но не тотчас, чтобы не показалось врагам его друга, что они правы. Спросили его мнения об отозвании Цезаря, и он неопределенно отвечал, что все граждане должны повиноваться Сенату. Дальнейшее обсуждение вопроса он отложил до своего возвращения из Аримина (совр. Rimini — Римини), куда должен был отправиться для надзора за набором, производимым по его приказу в долине По30.
Все думали, что он будет говорить об этом деле в заседании 13 августа. Но заседание было отложено в виду разбора процесса о подкупе, начатого против одного из выбранных консулов, а когда в следующий раз Сенат собрался 1 сентября, то он оказался не в законном числе31. Клуб политических дельцов и дилетантов начинал беспокоиться. Что было достигнуто всеми их происками? Помпей, несмотря на свои прошлогодние репрессии, продолжал выставлять себя другом Цезаря. Тем не менее, несмотря на недостаток кворума, враг Цезаря сделал шаг вперед в этом заседании. Помпей дал понять, что он не одобряет заочной кандидатуры Цезаря, а Сципион предложил, чтобы единственный вопрос, который обсуждался бы 1 марта, был вопрос о галльской провинции, на что сильно жаловался агент Цезаря, Корнелий Бальб32. На отложенных выборах консервативный кандидат в преторы, Фавоний, потерпел неудачу, но зато были избраны курульными эдилами Марк Целий Руф и Марк Октавий, а Курион избран был народным трибуном. Все они были врагами Цезаря33. Наконец, приблизительно в это же время Сенат принял важную меру: обеспокоенный большим числом должников и денежным голодом, роковыми последствиями безумного увлечения 55 и 54 годов, он постановил, чтобы наивысшим законным процентом было 12 со ста и чтобы неуплаченные проценты были приписаны к капиталу, но без начисления на них процентов34.
Это, по-видимому, было странное решение. Через десять лет Сенат возвращался к политике Катилины, правда, с некоторым смягчением. Капиталисты завопили: если Сенат подаст этот пример и готов нарушить священный характер контрактов, не будет ли вправе народная партия снова потребовать сожжения всех «syngraphae»?35. Есть некоторые вещи, которые трудно делать наполовину: тронуть их — значит уступить. И, однако, эта уступчивость Сената была таким же признаком времени, как и большой успех новой политической работы Цицерона «De Republica». Обнародованная в тот момент, когда Цицерон готовился к отъезду, эта книга была с большим интересом встречена и прочитана всеми образованными людьми36. Ее переписывали и копировали сразу в большом количестве экземпляров при помощи рабов и вольноотпущенников, занимавшихся ремеслом переписчиков и книгопродавцев, подобно рабам Аттика, ведшего торговлю книгами в довольно обширном размере. Все были теперь более склонны к тому, чтобы смягчить политический и экономический антагонизм переходами и примирениями, чем чтобы разрешить его открытой борьбой; ни у одного класса, ни у одной партии не было более энергии, храбрости и твердости, необходимых для риска в смертельной борьбе со своими противниками. Так далеко ушли они от эпохи Мария и Суллы! Никого не разоряя и мирно регулируя вопрос, хотели положить конец затруднениям между кредиторами и должниками, хотели реорганизовать государство, но без революции, а с помощью правительства, которое было бы гармоническим соединением из демократии, аристократии и монархии, как предлагал в своем сочинении Цицерон.
Несмотря на этот дух примирения, не могли, к несчастью, успокоить ненависть небольшой группы лиц против одного человека. Враги Цезаря не складывали оружия. 30 сентября Марцелл в присутствии Помпея предложил Сенату постановить, чтобы 1 марта следующего года консулы поставили на обсуждение вопрос о галльском командировании; чтобы Сенат собирался каждый день до тех пор, пока не будет принято решение, и чтобы даже сенаторы, исполняющие должность судей, обязательно присутствовали на собрании. Это предложение было утверждено. Но когда Марцелл предложил рассматривать как недействительные все veto, которые трибуны могли бы выставить в этот день, а противодействующих этой мере трибунов считать общественными врагами и вместе с тем принять в соображение просьбы об отпуске, поданные солдатами Цезаря, как будто бы приглашая этим их подавать, несколько трибунов, в том числе Кай Целий и Кай Вибий Панса, выставили свое veto.
Но еще важнее этого голосования были декларации Помпея. Он не только объявил, что если нельзя до ближайшего марта рассуждать по поводу провинций, занятых тогда Цезарем, то, напротив, можно и должно будет сделать это после 1 марта; и что если Цезарь заставит трибунов выступить со своим veto, то его следует рассматривать как бунтовщика. Один ободренный этим заявлением сенатор спросил у него, что он сделает, если Цезарь захочет остаться в начальствовании армией, и получил ответ: «Что я стал бы делать, если бы мой сын дал мне пощечину?»37 Он впервые так ясно заявил, что отделяется от Цезаря. Поворот Помпея к консервативным идеям произошел быстро, и большой успех «De Republica», бывшей литературным событием года, может быть, способствовал этому. Так как все зачитывались этой книгой, то было очевидно, что Италия ждет знаменитого, умного и аристократического спасителя. Кто другой, кроме него, спасшего в прошлом году Республику, мог быть человеком, возвещенным Цицероном и желаемым всеми?
Цезарь оканчивал тогда свою последнюю кампанию в Галлии, но Рим скоро был обеспокоен дурными известиями с Востока, принесенными письмами Кассия и Дейотара. Оба они извещали, что парфяне с значительными силами перешли Евфрат. Скептики не хотели верить этому и говорили, что Кассий выдумал это нашествие, чтобы свалить на парфян произведенные им самим грабежи. Но письмо Дейотара не могло оставить никакого сомнения38. Общество, как обычно, взволновалось, оно потребовало тотчас энергичных мер. Одни предлагали послать на Восток Помпея, другие Цезаря; оба консула боялись, как бы Сенат, чтобы не посылать ни Цезаря, ни Помпея, не поручил одному из них этой войны, руководить которой не хотел ни Марцелл, ни старый сутяга Сервий: со смерти Красса парфяне внушали большой ужас властителям мира. Консулы начали откладывать заседания Сената, препятствуя таким образом всякому обсуждению, тогда как все в Риме думали, что угрожает ужасная война39. Особенно были обеспокоены друзья Цицерона; что случится с великим писателем, который с небольшим числом солдат был оставлен правителем провинции, захваченной такими страшными врагами?
И действительно, начало управления было мало приятно для Цицерона. Во время своего путешествия, когда он проезжал через Самос, депутация италийских откупщиков, живших в провинции, явилась к нему с приветствиями и просила сохранить в своем эдикте некоторые распоряжения его предшественника40. Высадившись в провинции, он остановился на некоторое время в Лаодикее (обл. в Малой Азии) для наблюдения за правильным обменом на местную монету сумм, привезенных им из Италии41. Посреди этих забот он скоро пришел в ужас от царившего в войсках беспорядка. Армия, которая должна была служить для защиты провинции от парфян, была рассеяна мелкими отрядами на службе италийских ростовщиков, опустошавших провинцию и пользовавшихся солдатами, чтобы военной силой собирать деньги со своих упрямых должников. При этом рассеянии армии пропали три когорты, и никто не знал, что с ними случилось42. Можно себе представить, какое действие произвело на Цицерона известие, что в августе враги перешли Евфрат со значительными силами. Он думал сперва, что его сирийский товарищ сумеет отразить парфян, но узнав, что Бибул еще не прибыл в Сирию, написал Сенату плачевное письмо с просьбой о помощи: провинции и их доходы находятся в опасности; нужно послать ему италийских солдат, потому что азиатские рекруты ничего не стоят и неблагоразумно было бы доверять союзникам, тяготившимся дурным римским управлением43.
Однако (и это было доказательством его гражданского усердия, так же, как его ловкости) он сделал со своей стороны все, что мог: собрал немного бывших у него солдат и двинулся с ними на защиту дороги из Каппадокии (обл. в М. Азии между Галисом и Евфратом) на случай, если парфяне решатся вторгнуться в провинцию Азию. Границу Киликии со стороны Сирии было действительно легко защитить с небольшим войском. Узнав вскоре, что парфяне вторглись в Сирию и двинулись к Антиохии, он быстро перешел на эту границу, 5 октября прибыл в Тарс, откуда направился на горную цепь Амана. Но получив около 10 октября известие, что Кассий разбил парфян под Антиохией и что враг отступил, Цицерон подумал немного о своем кошельке и о кошельке своих солдат и предпринял экспедицию против варварских племен, живших разбоем в горах Амана. По совету своего брата и Промптина, он дал небольшую битву, осадил город Пинденисс и получил от своих солдат титул императора. Он захватил рабов и лошадей, продал захваченных рабов и разделил вырученные деньги между солдатами. Потом удовлетворенный, что и он сделался в два месяца генералом, возвратился в свою провинцию44.
Письмо Цицерона с просьбой о помощи и письмо Кассия с известием о победе прибыли в Рим одновременно и были прочтены в Сенате в одном и том же заседании в конце ноября45. Одно изгладило впечатление, произведенное другим. Решили, что страшный враг побежден и никто в Риме не думал о нем более.
1. Удар, нанесенный военной славе Цезаря событиями 53-52 годов, не только предположение, являющееся вероятным благодаря стольким другим аналогичным историческим фактам, но подтверждается той легкостью, с которой давали тогда в Риме веру слухам о понесенных Цезарем поражениях (см. Cicero, F., VIII, 1, 4) и верили в сильное недовольство, распространенное в его армии. См. Plut., Pomp., 57; Plut., Caes., 29.
2. Dio, XL, 44; XL, 56; App., B. C. II, 24; Plut., Pomp., 55; Caes., 28.
3. Ученые согласны теперь признать, что Commentarii de Bello Callico были опубликованы в 51 году. Я думаю вместе с Nipperdey и Schneider'ом, что они были уже кончены к началу 51 года и что, таким образом, они были написаны в последних месяцах 52 года после окончания войны с Верцингеторигом, но раньше начала новых войн. Действительно, если бы они были написаны в 51 году и после войн этого года, то они содержали бы в себе рассказ и о них.
4. Напр., Caesar, B. G., I, 29.
5. Напр., Caesar, B. G., II, 4.
6. Напр., Caesar, B. G., VII, 77.
7. Hirtius B. G., VIII, praef.
8. Клеветники Цицерона хотели видеть в этом деле интригу, которой там не было. Места у Цицерона: A., V, 8, 2; F., VIII, 3, 2, мне кажутся очень ясными: дело идет о фиктивной покупке имений Милона, совершенной Филотимом по соглашению с Милоном и его друзьями для того, чтобы спасти эти имения. В общем, Милон, благодаря бескорыстной поддержке Цицерона, выкупил свои имения за минимальную сумму. Интрига началась позднее, когда, в бытность Цицерона в Киликии, Филотим старался заставить признать себя действительным владельцем части имений к ущербу для Милона. Отсюда беспокойство Цицерона, как бы его не стали подозревать в недостатке верности и в соучастии со своим вольноотпущенником.
9. Plut., Cic., 36.
10. Cicero, F., III, 2, 1; A., V, 2, 3.
11. Lichtenberger, «De Ciceronis re privata». Paris, 1895, p. 48.
12. Cicero, F., V, 20, 1.
13. Aul. Gell., XV, 4.
14. Место из Авла Геллия (XV, 12) указывает нам, что деньги часто перевозились в амфорах.
15. Cicero, A., V, 1, 3; Schmidt B. W. C., 73.
16. См. рассказ о подобной сцене у Цицерона, A., V. I.
17. Cicero, F., VIII, 1, 3.
18. Cicero, F., VIII, 1, 4.
19. См. Dio, XL, 43. Он не упоминает о правильной подати, наложенной на Галлию, по словам Светония (Caes., 25), но о чрезвычайных контрибуциях, наложенных вследствие войны.
20. Sueton., Caes., 26-28.
21. Sueton., Caes., 28.
22. Порядка этих обсуждений, подготовивших великое столкновение, нельзя установить по спутанным рассказам Аппиана, B. C., II; 25-26, и Светония, Caes., XXVIII, но, к счастью, у нас есть корреспонденция Цицерона. В письме к Аттику (Cicero, A., V, 2, 3) он говорит, что 8 мая он не знал, как Цезарь принял auctoritas praesripta Сената по поводу транспаданцев. Очень вероятно, что Цицерон здесь упоминает о предложении, сделанном, согласно Светонию (Caes., XXVIII), Марцеллом: ut colonis quos rogatione Vatinica Novumcomum deduxisset, civitas adimiretur. Аппиан, напротив, ничего не говорит об этом предложении и довольствуется рассказом о дерзости, с которой Марцелл выступил против жителей Кома. Эта дерзость была, очевидно, следствием борьбы, вызванной этим предложением. Заседание, следовательно, происходило в апреле, и мне кажется вероятным, что это было именно то заседание, на котором присутствовал Цицерон (F., IV, 3, 1), и где он слушал умеренные советы Сервия, Аппиан, с другой стороны (B. C., II, 25), помещает до случая с команцами сенатское заседание, на котором была отвергнута просьба Цезаря по поводу продолжения его начальствования. Светоний не говорит об этом предложении, но по порядку, которому следует Аппиан в своем рассказе, я склонен думать, что это последнее обсуждение происходило до случая с команцами, и следовательно, вероятно, в то же самое время, как обсуждение предложения по поводу тех же жителей Кома. Оба обсуждения были только поводом к нападкам на Цезаря. И, таким образом, еще лучше понятны благоразумные советы Сервия.
23. Lange, R. A., III, 372; Cicero, A., V, 2, 3.
24. Cicero, A., V, 2, 3; F., VIII, 1, 2.
25. App., B. C., II, 26; Plut., Caes., XXIX; Cicero, A., V, 11, 2.
26. Cicero, F., II, 8, 2; A., V, 7.
27. Цицерон оказывает нам большую помощь для определения даты этого обсуждения. Он говорит (F., VIII, 1, 2), что Марцелл «in Kalendas Junias distulit relationem... provinciarum Galliarum». Очевидно, именно об этом заседании рассказывает Светоний (Caes., XXVIII): «M. Claudius Marcellus... retulit ad senatum, ut ei succederetur ante tempus». Светоний не упоминает о противодействии Помпея, о котором передает Аппиан (B. C., II, 26). Можно сделать, однако, одно возражение. По рассказу Цицерона (A., V, 7), 20 мая Помпей был в Таренте. Мог ли он присутствовать 1 июня в заседании Сената? Приехать в десять или одиннадцать дней из Тарента в Рим вполне возможно. Но если не хотят допустить этой необычайной быстроты, то можно допустить, что заседание происходило не 1 июня, каково было намерение Марцелла, а несколькими днями позднее или что Помпей не выступал лично, а поручил это кому-нибудь из своих друзей.
28. Lange, R. A., III, 377.
29. Cicero, A., V, 11, 3.
30. Cicero, F., VIII, 4, 4.
31. Id., F., VIII, 9, 2.
32. Id., F., VIII, 9, 5.
33. Lange, R. A., III, 378.
34. Cicero, A., V, 21, 13.
35. Cicero, A., V, 21, 13.
36. Cicero, F., VIII, 1, 4; Schmidt (B. W. C., стр. 12) первый отчетливо осветил важность этой книги с политической точки зрения.
37. О всем этом заседании см. важное письмо Цицерона, Cicero, F., VIII, 8.
38. Cicero, F., VIII, 10, 2.
39. Cicero, F., VIII, 10, 3.
40. Cicero, F., III, 8, 4.
41. Cicero, F., II, 17, 7; III, 5, 4.
42. Id., F., III, 6, 5
43. Id., F., XV, 1.
44. Cicero, A., V, 20.
45. Cicero, A., V, 21, 2, где мне кажется необходимым принять поправку Гоффмана: litterae in Senatu recitatae sunt datae (вместо id est) Nonis. См. Schmidt, B. W. C, 82, письмо Целия, (Cic., P., VIII, 10, 2), написанное 18 ноября, доказывает, что письма были прочитаны после 18 ноября, а не ранее этой даты, как полагал Шмидт.
Контакты