Контакты
Контакты
Первое восстание Галлии. — Цицерон и Цезарь. — Цицерон и Варрон. — Галлия объявлена римской провинцией. — Война с венетами. — Положение Галлии. — Политика Цезаря в Галлии. — Второе консульство Красса и Помпея. — Экспедиция Габиния в Египет. — Узипеты и тенктеры. — Театр Помпея. — Борьба консерваторов против парфянской войны.
Вскоре после луккского свидания Цезарь должен был отказаться от мысли пробыть долго в Цизальпинской Галлии и поспешил перейти Альпы. В провинции, которую он объявлял «умиротворенной», уже разразилось восстание. Гальб, атакованный горцами, едва не был уничтожен. Многие народы Арморики, изъявившие прошлой осенью покорность, восстали. Венеты, бывшие во главе движения, заковали в цепи офицеров, посланных к ним для сбора съестных припасов. Аннексия вызвала всеобщее недовольство среди галлов, особенно среди белгов и треверов. Еще не покоренные народы Аквитании готовились прийти на помощь венетам, боясь, что Цезарь намерен и их включить в возвещенное им присоединение1.
В то время как его друзья в Риме с таким восторгом восхваляли завоевание Галлии, Цезарь не хотел дать кому-нибудь повод предполагать, что он колеблется обращаться с этой страной как с уже завоеванной провинцией. Он тотчас же наложил на Галлию ежегодную подать в сорок миллионов сестерциев2 и не только располагал сурово подавить восстание венетов, но решил также без замедления покорить еще независимые народы. Он послал Лабиена в область треверов, чтобы держать в покорности их, а также ремов и белгов. Квинта Титурия Сабина приблизительно с 10 000 человек он отправил опустошать территорию союзников венетов, венеллов, куриосолитов и лексовиев. Публию Крассу он поручил с конницей и приблизительно 4000 солдат покорить Аквитанию, а сам занялся усмирением венетов3. Так как у этого народа был многочисленный флот, то он приказал построить на Лигере (Луаре) суда и набирал отовсюду кормчих и гребцов. Он приказал пиктонам и сантонам, которые не присоединились к восставшим, но и не были еще покорены, доставить суда, объявив их таким образом римскими подданными4. Во главе флота он поставил молодого Децима Брута, сына консула 77 года и той Семпронии, которая принимала участие в заговоре Катилины. Ожидая, когда будет готов флот, он вторгся со всей армией в страну венетов.
Но если Титурий и Публий Красс быстро и удачно выполнили свои ответственные поручения, то нельзя того же сказать о Цезаре. Венеты бежали в свои укрепления, построенные на выдающихся в море узких полосах земли, где большие приливы защищали их лучше всяких крепостных сооружений. Возвращаясь и удаляясь дважды в день с ритмом маятника, прилив прогонял армию, осаждавшую с суши, а отлив оставлял на сухом месте флот, желавший напасть с моря. Большую часть лета Цезарь делал тщетные попытки против этих неприступных укреплений, которые нельзя было осадить ни с суши, ни с моря.
В эти месяцы Помпей, заключив мир с Клодием, снова вступил в соглашение с Крассом — и оба они сделались господами Рима, Италии и Империи. Восстановление триумвирата свело консервативную оппозицию к небольшой кучке сенаторов, слишком гордых, слишком упрямых или слишком скомпрометированных, не имевших никакого влияния на сенатское большинство, каковы были Катон, Фавоний и Домиций Агенобарб. Сам Цицерон пошел на уступки. Цезарь обещал его брату Квинту командование в Галлии, а Помпей, из Лукки отправившийся в Сардинию за хлебом, просил Квинта передать брату, что его речь в Сенате по поводу аграрного закона Цезаря произвела на него очень неприятное впечатление5. Цицерон решил поэтому 15 мая вместо того, чтобы выступить с речью в Сенате по поводу закона, уехать к себе в деревню6.
Скоро он сделал более: когда в начале июня7 в Сенате должно было обсуждаться предложение о посылке десяти легатов для организации галльского управления и вотироваться суммы, необходимые для четырех легионов, набранных Цезарем в 58 и 57 годах, он обязался говорить в пользу Цезаря. Хотя Цицерон возвратился в Италию как триумфатор, однако сильные удары, нанесенные Клодием, глубоко поразили его нервный и впечатлительный характер. Мечты о славе, опьянившие его ум после заговора Катилины, рассеялись. Цицерон не стремился более быть великим политическим деятелем. Довольный тем, что он выпутался из такого опасного положения, он особенно желал избежать всякой другой опасности. Он хотел держаться в тени и довольствоваться второстепенной ролью, лишь бы она не была опасна. Он мечтал о первом увлечении своей молодости — о литературе, которой он пренебрег, с тех пор как сделался одним из видных римских адвокатов.
Он начал не спеша писать книгу, диалог «De Oratore», столь прекрасный, живой и драматический. Мирное удовольствие, находимое им в этой работе, казалось ему приятнее сильных эмоций честолюбия и опьянения могуществом. Частные занятия, дурное состояние своего имения, уже до его изгнания обремененного крупными долгами для уплаты за дом, также отвращали его от политики. Несмотря на вотированное Сенатом вознаграждение, которого, впрочем, было недостаточно, и на помощь Аттика, он был в большом затруднении, чтобы удовлетворить своих кредиторов и снова отстроить свой дом и свои виллы8. Это было тем более неприятно, что, увлекаемый общим течением, он все более и более привыкал к широкой и пышной жизни9.
Была и еще причина, заставившая его отказаться от оппозиции триумвирату. Будучи честным человеком, он чувствовал по отношению к Помпею за свое возвращение из изгнания признательность, которая иногда делалась политическим обязательством. Мог ли он делать неприятность Помпею, чтобы понравиться маленькой котерии упрямых аристократов, покинувших его в дни опасности и которые были нисколько не лучше своих противников? Что касается Цезаря, хотя и много можно бы сказать против него, но разве не выполнил он великих предприятий?10 К чему без всякого повода создавать для себя затруднения? Не лучше ли подражать Варрону, который, богатый, ученый и знатный, выполнил многочисленные магистратуры, был легатом в войне с пиратами, за свои труды получил в награду крупную сумму, но сумел всецело сохранить свою свободу среди партий и фракций?
Варрон, действительно, осуждая политику своего друга Помпея, спокойно держался в тени, занимался улучшением своих земель, покровительствовал изящным искусствам, доставляя заказы Архелаю, одному из самых знаменитых римских скульпторов11, и писал свою большую энциклопедию в девяти книгах под названием «Dicei Plinae», где собирал все, что только было лучшего в античной традиции и той части греческой культуры, которая соответствовала этому поколению людей действия. Цицерон, бывший его другом, хотел следовать его примеру и желал только двух вещей: засвидетельствовать свою благодарность Помпею и отомстить Клодию12.
Таким образом, хотя он не одобрял луккский договор, он все же произнес в Сенате речь «De provinciis consularibus», в которой прославлял, как было тогда в моде, окончательное завоевание Галлии и критикам, спрашивавшим, на что еще нужны деньги и солдаты для окончательного завоевания, отвечал, что, действительно, крупные военные операции закончены, но остались еще некоторые мелкие военные экспедиции13. Оппозиция консерваторов была легко побеждена.
Решили послать десять легатов для организации нового завоевания, и весной 56 года Галлия была окончательно объявлена Сенатом римской провинцией. Решили также, что Пизон будет отозван к концу года, что Габиний покинет Сирию в конце 55 года и что она будет отдана в качестве провинции одному из консулов этого года.
Однако приближался июль, месяц выборов. Луций Домиций Агенобарб уже выставил свою кандидатуру в консулы. Все ожидали, что Красс и Помпей поступят так же. Но дни проходили; Красс и Помпей ничего не говорили. Неужели слух, распространявшийся об их кандидатурах, был ложен? Или они переменили свои мысли? Скоро, однако, увидали, что два народных трибуна методически налагают свое veto всякий раз, как хотели назначить день выборов14, и все не замедлили понять цель такого приема. Так как общественное мнение не было благоприятно их кандидатуре15, то ни Красс, ни Помпей не хотели, чтобы выборы происходили под председательством консулов Кнея Корнелия Лентула или Луция Марция Филиппа, которые оба были консерваторами. Один из них должен был председательствовать на избирательном собрании, т. е. представить народу список кандидатов, имея право не вписать туда неугодные ему имена. А разве председатель, побужденный общественным мнением, не осмелился бы вычеркнута имена Красса и Помпея?16 Страшась подобной выходки со стороны консерваторов, Красс и Помпей решили при помощи трибунов заставить отложить выборы до следующего года. Тогда с первого января Сенат каждые пять дней обязан был назначать интеррекса, который и занимал бы в комициях место консула, а они стали бы ожидать, когда настал бы черед какого-нибудь преданного им сенатора.
Консервативная котерия старалась возмутить общество, против которого были направлены эти интриги, и принудить Помпея и Красса отказаться от их обструкции или по крайней мере объявить себя ее творцами. Лентул различными способами пытался заставить их объявить Сенату, намерены ли они выставлять свою кандидатуру. Он даже собрал большой народный митинг, где в присутствии сенаторов консервативной партии, одетых в траурную одежду, обвинял Помпея в тирании17. Все было напрасно. Общество порицало Красса и Помпея, но, несмотря на это, оставалось равнодушным и думало только о забавах и богатстве. В политическом мире все так боялись триумвирата, что многие не смели более показываться в Курии18. Месяцы проходили; выборов не было, а Красс и Помпей продолжали делать вид, что не ответственны за обструкцию трибунов. Консерваторы старались отомстить, начав процесс против Луция Корнелия Бальба, ловкого агента Цезаря и Помпея, обвиняя его в противозаконном присвоении звания гражданина.
Но Помпей просил Цицерона взять на себя его защиту; Цицерон произнес дошедшую до нас защитную речь, и Бальб был оправдан.
Восстание венетов было усмирено, когда в их водах появился, наконец, с флотом Децим Брут. Считали ли они бессильным этот флот, составленный из кораблей, набранных со всех берегов, или утомленные долгой осадой надеялись разом окончить войну, но они тотчас сели на корабли и предложили битву. Децим Брут нанес им такое поражение, что они решили сдаться. Цезарь, чтобы снова показать, что с этих пор Галлия будет римской провинцией, осудил на казнь всех их вождей.
К концу лета он предпринял экспедицию против еще не покорившихся моринов и менапиев, но она не удалась. Эти воинственные варвары не являлись массой под удары легионов. Они рассеялись маленькими бандами по лесам и болотам, унося с собой самые драгоценные свои сокровища, и начали партизанскую войну, неожиданно нападая на небольшие римские отряды. Приближалась зима. Цезарь понимал, что было бы неблагоразумно углубляться в такую дикую страну, и, опустошив их земли, возвратился назад, уводя свою армию на зимние квартиры в области, возмутившиеся в этом году.
Таким образом, третий год войны окончился с замечательными успехами и большой выгодой. Репрессии Цезаря были не более как предлогом для опустошений и грабежей, с помощью которых он, его высшие начальники, особенно Мамурра и Лабиен, и вся армия вознаграждали себя за свои труды19.
Но предприятием более трудным, чем усмирение этих уже слабых сопротивлений, была для Цезаря организация в Галлии нового правительства. Было невозможно разрушить все политические и юридические органы древнего кельтского общества и заместить их совершенно новым управлением. Не легче было и заставить функционировать эти древние учреждения под римским контролем, господствовать над ними до такой степени, чтобы быть в состоянии пользоваться для себя этой системой традиций, интересов, социальных сил, которую Цезарь нашел в действии и большая часть которой продолжала существовать далее под римским владычеством. Особенно затрудняло Цезаря положение партий: одной — национальной и народной, другой — аристократической и консервативной. Обуздав их деятельность, присоединение не заставило их исчезнуть: каждая из них сохраняла свои позиции, скрывала свою злобу, старалась использовать для себя новое положение. По мере того, как Цезарь лучше знакомился с Галлией, он замечал, что национальная партия, опиравшаяся на массы, была гораздо сильнее консервативной и аристократической, призывавшей его в Галлию. Почти все сеймы, или собрания знати, были в упадке и имели только номинальный авторитет перед возрастающим могуществом того, кого Цезарь называет царем, т. е. вождя, почти повсюду назначаемого собраниями на неопределенное время, особенно когда этот царь был одним из богатых демагогов, стоявших во главе национальной партии.
А эта партия, на мгновение, казалось, подчинившаяся римскому игу, продолжала не доверять Цезарю и ненавидеть Рим. Это означало, что большая часть нации не искренне приняла новый порядок и не сделает ничего, чтобы приспособить к нему древние галльские учреждения. Затруднение было велико. Но со своей изворотливостью, со своей смелостью, со своим безрассудным оппортунизмом Цезарь думал в этот момент перенести опору своей галльской политики с одной партии на другую. Он хотел покинуть аристократическую и консервативную партию, поддерживавшую его до сих пор, и опереться на национальную партию, которая его ненавидела. Он пошел навстречу тем богатым плутократам, чье честолюбие состояло в приобретении монархической власти в древних республиках. У многих племен он назначал их царей, или благодаря своему личному влиянию, или узурпируя права собраний. В надежде иметь во главе племен преданных ему вождей и через них приобрести расположение масс, он не колебался жертвовать своими прежними друзьями и собирал сеймы, ускоряя уже давно подготовлявшуюся в Галлии революцию в пользу плутократической олигархии. Он принял в число своих новых друзей Верцингеторига, молодого вождя арвернов из могущественной и знатной фамилии20. Он сделал Тасгетия царем карнутов21, Каварина — царем сенонов22, Коммия — царем атребатов23. Кажется, что он имел намерение сделать Думнорига царем эдуев24. Он думал даже, применяя принцип divide et impera, помочь эдуям и ремам получить такое же верховенство, какое потеряли их соперники, сеноны, секваны и арвены25. Этим путем он надеялся укрепить римское владычество в Галлии26.
Каковы бы ни были отдаленные результаты этой политики, в данный момент дела в Галлии и в метрополии шли хорошо. Крассу и Помпею удалось добиться отсрочки выборов до 55 года и заставить назначить интеррексом преданное им лицо. Однако Луций Домитий Агенобарб, поддерживаемый Катоном, не отказался от своей кандидатуры. Утром дня выборов на заре он вышел из дому в сопровождении рабов и клиентов, чтобы обойти Рим, собирая в свою пользу голоса. Но внезапно на повороте одной улицы на него напала вооруженная банда. Раб, шедший перед ним с факелом, был убит; много других из его свиты было ранено. Испуганный Домитий скрылся в тайное убежище27. Цезарь отпустил на выборы массу солдат под видом эскорта Публия Красса; и Красс, и Помпей были избраны без затруднения.
Их первой заботой было приведение в исполнение принятых в Лукке условий. Народный трибун Гай Требоний28, сын богатого дельца, незадолго до того присоединившийся к партии Цезаря, несмотря на вызванные консерваторами волнения, добился закона, назначавшего в качестве провинций одному из консулов этого года Сирию, другому обе Испании, на пять лет с правом объявлять войну. После утверждения этого закона консулы предложили дать Цезарю на другие пять лет управление тремя Галлиями, и предложение было принято без скандала и смятения, хотя Цицерон в дружеской беседе пытался отговорить Помпея от его поддержки29. После короткого отдыха в деревне Помпей и Красс, вернувшиеся в апреле в Рим30, предложили разные меры для обуздания социальных беспорядков эпохи. Красс предложил закон против подкупов, Помпей — более строгий закон об убийствах и судебную реформу, улучшавшую выбор судей. Он хотел также предложить закон против роскоши, что показывает уже изменение его настроения в сторону, противоположную честолюбивой империалистической политике Цезаря. Но Гортензий убедил его взять назад этот закон, произнеся в большой речи похвалу роскоши, являющейся естественным украшением могущества31.
Реформы, впрочем, ни к чему не послужили. Беспорядки возрастали с каждым днем. В Путеолах (Поццуоли) между посещавшими порт многочисленными египетскими купцами в начале весны распространился удивительный слух: говорили, что Птолемей вернулся в Александрию при помощи римской армии32. Как это могло быть, раз Сенат не принимал никакого решения? Известие, однако, было верно. Птолемей, устав платить и ничего не добившись в Риме, приехал в Эфес. Туда после луккского свидания прибыл к нему Раборий, и они с письмами от Помпея отправились к Габинию в Сирию. Последний, повинуясь приказаниям Помпея, согласился везти в Египет Птолемея без утверждения Сената, получив за это богатое вознаграждение, а Раборий был назначен египетским министром финансов для соблюдения интересов италийских кредиторов царя. Таким образом, в конце 56 года Габиний вторгся в Египет и восстановил Птолемея на троне с помощью армии, в которой служил также Марк Антоний33. Легко представить, каковы были протесты консерваторов.
Впечатление от этого скандала было еще живо, когда узнали еще более важную вещь: Красс намерен был завоевать Парфию (Парфению). В этом невозможно было сомневаться, ибо он открыто делал приготовления к этой экспедиции. Он набирал солдат, выбирал офицеров, приводил в порядок свои дела и составлял подробную опись своего имущества. Он мог констатировать, что вместо 300 талантов, оставленных ему отцом, он владел теперь 7000 талантов, которые приблизительно соответствовали тридцати одному миллиону франков34. И однако он не был удовлетворен: мания величия, которой страдали тогда все, гордость, безрассудство, ненасытное честолюбие сделали из этого старика, бывшего до тех пор, несмотря на свои недостатки, серьезным человеком, хвастуна, задававшегося самыми безумными предприятиями. Он хотел превзойти Лукулла, угасшего в прошлом году в старческом слабоумии. Он намеревался дойти до Инда по дороге, по которой проходил Александр, и завоевать весь мир35.
Волнение, вызванное этим известием, этими приготовлениями, этими намерениями, было огромно, и постепенно общество стало с энтузиазмом относиться к этому проекту. Много молодых людей предлагали себя в качестве офицеров; в их числе был Гай Кассий Лонгин, женившийся на дочери Сервилия и сделавшийся таким образом свояком Брута. Одна только маленькая консервативная партия предсказывала, что война кончится поражением, ибо страна была далеко и неизвестна, а враг страшен. Говорили даже, что война несправедлива, так как парфяне не дали никакого повода для ее объявления. Но уже давно подобные аргументы не имели в Риме никакого значения. В действительности ни та, ни другая партия не давала себе отчета в трудностях предприятия.
Цезарь отдыхал еще менее, чем Красс и Помпей. Весной 55 года он перешел из Цизальпинской Галлии в Транзальпинскую, решившись в этот год произвести короткий набег на Британию, чтобы посмотреть, нельзя ли приобрести новой славы в этой стране. Но от этого замысла его отвлекло вторжение германских племен узипетов и тенктеров, которых, может быть, побудили перейти Рейн вожди народной партии для борьбы с римлянами. Цезарь, обеспокоенный их численностью, употребил вероломную хитрость: он неожиданно напал на них, в то время как вел с ними переговоры о мире36. Нанеся им таким образом поражение, он решил произвести экспедицию по ту сторону Рейна, чтобы устрашить германские народности и воспрепятствовать их переходу через реку. Он поднялся по долине Рейна до того места, где теперь находится Бонн; здесь в десять дней навел мост и произвел быстрый набег на территорию свевов и сугамбров. По окончании этих операций у него были развязаны руки для нападения на Британию; но за поздним временем года он мог сделать только кратковременную высадку с двумя легионами, откладывая более обширное предприятие до следующего года.
Хотя все эти подвиги имели мало значения, однако известия о них вызвали в Риме сильный энтузиазм. Говорили, что Цезарь победил 300 000 германцев. Особенно чудесной казалась высадка в Британии. Если сам Цезарь мало знал Британию, то в Риме решительно никто ничего не знал о ней; и однако все утверждали, что на этом отдаленном острове находятся несметные богатства и что там можно составить колоссальные состояния37. Рим не раздумывал более; римское общество уже перестало рассуждать здраво, и его стремление к удовольствиям, сенсации и празднествам открывало дорогу невероятному легковерию. В конце лета были, наконец, сняты леса вокруг театра Помпея, и Рим был ослеплен этой огромной массой сверкающего мрамора38 и величественным квадратным портиком, построенным позади сцены и украшенным картинами Полигнота и статуями, изображавшими побежденные Помпеем нации; в этом портике народ мог укрываться в дождливые дни. Там, согласно традиции, находилась та статуя работы Аполлония, сына Нестора, чудный обломок которой дошел до нас под названием Бельведерского торса39. В одной части портика колоннада, обнесенная стенами, образовывала великолепную залу, Курию Помпея, где мог собираться весь Сенат40. При открытии этого первого монумента, действительно достойного Рима и его величия, были даны великолепные празднества. Между другими чудесами была охота на диких зверей, во время которой раненые слоны, начав испускать жалобные крики, до слез тронули ту самую публику, которая резалась в схватке на форуме и испытывала удовольствие при виде проливаемой крови гладиаторов41.
Естественно, что эти военные успехи, эта царская щедрость, народный энтузиазм повергли в глубокое уныние консервативную партию. С каждым днем ее ряды все более редели; она превратилась в небольшую кучку лиц, но последние вознаграждали число своей дерзостью, и по мере того, как они видели уменьшение своих сил, они все бешеннее устремлялись в борьбу. Им удалось добиться выбора Домития Агенобарба консулом на 54 год вместе с Аннием Клавдием, старшим братом Клодия и другом Помпея. Они заставили выбрать преторами вместе с Гаем Алфием Флавием и Сервием Сульпицием Гальбом, из которых один был другом, а другой генералом Цезаря, Катона и Публия Сервилия, сына победителя исаврийцев. Они отвечали теперь на народные демонстрации в честь Цезаря, предлагая устами Катона, чтобы Цезарь, нарушивший международное право, был выдан узипетам и тенктерам согласно обычаю сурового и религиозного Рима древних времен.
Эта столь слабая партия имела еще большую смелость. Красс набирал в Италии солдат, чтобы, присоединив их к легионам Габиния, образовать армию, нужную, по его мнению, для его экспедиции. Не находя достаточного числа добровольцев, он стал применять принудительный набор с поспешностью, слишком грубой для страны, уже давно потерявшей вкус к военной жизни. Воспользовавшись вызванным этими наборами недовольством, консервативная партия при помощи двух трибунов, Гая Атея Капитона и Публия Аквилия Галла, попыталась запретить их42. Но ее интриги только заставили Красса спешить и уехать из Италии уже в ноябре. Не добившись ничего другого, Атей, когда Красс уезжал из Рима со своей свитой и сыном Публием, которого Цезарь прислал к нему вместе с отрядом галльской кавалерии, сопровождал его до городской черты, осыпая бранью и проклятиями. Старик слушал их спокойно, но на молодых солдат, уже недовольных и испуганных отдаленной экспедицией и которых он уводил силой, эти проклятия, вероятно, произвели сильное впечатление. Такое предположение позволяют сделать по крайней мере последствия этой войны и военный упадок Италии, любившей скорее спокойно пользоваться завоеваниями, чем совершать их.
1. Caesar, B. G., III, 7 и 10.
2. Это, как кажется, следует из Светония, Caes., 25, последовательно излагающего главные факты завоевания в хронологическом порядке, за исключением конца, когда он упоминает поражение при Герговии прежде убийства Титурия и Аврункулея.
3. Caesar, B. G., III, II; Dio, XXXIX, 40.
4. Цезарь, B. G., III, II, говорит: «Ex Pictonibus et Santonis reliquisque pacatis regionibus». Однако он еще не говорил о покорении пиктонов и сантонов, и даже впервые только упоминает о первых. Вероятно, эта просьба о помощи была одним из тех многочисленных быстрых решений, которые Цезарь употреблял, чтобы покорить Риму еще свободные народы Галлии.
5. Cicero, F., I, IX, 9.
6. Cicero, Ad Q., II, 8.
7. Lange, R. A., III, 323.
8. Cicero, A., IV, 1, 3; IV, 2, 7; IV, 3, 6.
9. Cicero, Ad Qu., II, 6, 3.
10. См. о мотивах этого изменения взглядов интересное письмо Цицерона, F., 1, 9.
11. Overbeck, G. G. P. II, 482.
12. Lange, R. A., III, 309 сл.
13. См. Cicero, De prov. cons., XIII, XV, 32-36.
14. Plut., Crass., 15; Pomp., 51; Dio, XXXIX, 27.
15. Plut., Crass., 15; Cato Ut., 41.
16. Dio, XXXIX, 27.
17. Plut, Pomp., 51; Crass., 15; Dio, XXXIX, 28; Valer. Max., VI, 2, 6.
18. Dio, XXXIX, 30.
19. Светоний, Caes., 24, говорит, что систематический грабеж Галлии начался после свидания в Лукке.
20. Jullian. Verc., 81. Верцингеториг, конечно, имя лица, а не титул. См. Cbid., 87 сл.
21. B. G. V. 25.
22. B. G, V, 54.
23. B. G. IV, 21.
24. B. G., V, 6.
25. B. G., VI, 12.
26. Jullian, Verc., 80 сл., первый ясно указал на эту перемену политики Цезаря в Галлии, в которой Фюстель де Куланж не отдавал себе никакого отчета; см. G. R., 52-55.
27. App., B, G., II, 17, Plut., Pomp., 52; Crass., 15; Cato Ut., 41-42; Dio, XXXIX, 31.
28. Cicero, Phil., XIII, 10, 23.
29. Cicero, Phil., II, 10, 24.
30. Drumann, G. R., IV, 93.
31. Dio, XXXIX, 38.
32. Cicero, A., IV, 10, 1.
33. Dio, XXXXIX, 55-58; App., Syr., 51; Jos., A., XIV, 6, 2; B. 1, 1, 8, 7; Cicero, Pro Rab. Post., VIII, 22.
34. Plut., Crass., 2.
35. App. B. C., II, 18. См., как свидетельство отвращения консерваторов к этому предприятию, враждебное суждение Флора, III, 11, заимствованное, конечно, у Тита Ливия, консервативного историка.
36. Plut., Caes., 22, утверждает, что поведение Цезаря с этими врагами было вероломно, и это доказывается также предложением Катона, которое не было бы сделано, если бы Цезарь действительно не нарушил международное право. Можно видеть, также, B. G., IV, 12, что Цезарь пытался оправдаться, сваливая вину на врагов.
37. Dio, XXXIX, 53.
38. Plin., N. H. VIII, 7, 20. Текст Авла Геллия, X, 1, 6, указывает, что храм, пристроенный к театру, был освящен Помпеем в его третье консульство. См. Asconius, In Pison., p. 1.
39. Loewy (Zeitschr. fur bildende Kunst, XXIII, (1888), стр. 74 сл.), однако, доказал, что эта традиция ложна.
40. Gilbert, T. R., III, 323.
41. Cicero, F., VII, 1, 3.
42. Dio, XXXIX, 39.
Контакты